Новомученик князь Владимир Палей

Мы восходить должны, в теченье этой жизни, 
 В забытые края, к неведомой отчизне, 
 Навеявшей нам здесь те странные мечты, 
 Где свет и музыка таинственно слиты... 
 О, низшая ступень! О, лестница к святыне! 
 О, вещий, вещий сон Иакова в пустыне!

Это стихотворение было написано в декабре 1917 года князем Владимиром Палеем, сыном Великого Князя Павла Александровича Романова. Он разделил судьбу алапаевских мучеников – великой княгини Елизаветы Феодоровны, создательницы Марфо-Мариинской обители милосердия, ее келейницы инокини Варвары, великих князей Иоанна, Константина, Игоря Константиновичей, великого князя Сергея Михайловича и его приближенного Федора Михайловича Ремеза. Все они были сброшены в шахту 18 июля 1918 года. Князю Владимиру Палею было всего 22 года, но за этот краткий период он прожил полноценную жизнь, наполненную верой и любовью ко Христу.
Владимир Палей родился 28 декабря (по старому стилю) 1896 года от морганатического брака Великого Князя Павла Александровича Романова и Ольги Валерьяновны Пистолькорс, заключенного по любви против воли императора. По этой причине семья вынуждена была жить вдалеке от Родины, во Франции, и вернулась в Россию только в 1914 году. В 1904 г. баварский принц-регент Леопольд даровал Ольге Пистолькорс, её сыну Владимиру и новорождённой дочери Ирине титул графов фон Гогенфельзен. А в 1915 году Ольге Валерьяновне и её детям от брака с Великим Князем Павлом Александровичем было пожаловано княжеское достоинство и фамилия Палей.
Читая воспоминания княгини Ольги Палей, матери Владимира, можно удивиться, насколько в этой семье процветали любовь, доверие, духовная близость между всеми ее членами. Это явственно отражается и в письме самого Владимира, которое он писал матери из России 12 сентября 1912 года, находясь на службе в Пажеском корпусе: «Вот таким образом, мамочка, дорогая, и живу себе спокойно, окруженный общей лаской и вашим благословением. Но, Боже мой! Как меня по временам, особенно к вечеру, тянет к вам. Как мне хочется обнять тебя, мамочка, а папино чтение послушать; Как мне девочек по временам не хватает. Дай Бог, отпустят на денек раньше 17-го, и мне удастся целых две недели с вами побыть».
Владимир рано выучился читать и писать на французском, немецком и английском языках, а позже на русском, играл на фортепиано, рисовал.
В 1908 году 12-летний граф Гогенфельзен приехал в Санкт-Петербург и поступил в Пажеский корпус. Именно там он к четырнадцати годам и обнаружил свой незаурядный поэтический талант. К 1913 году было написано уже значительное количество стихов на французском языке.
Князь Владимир принадлежал к поколению «золотой молодежи» начала ХХ века, и светские развлечения и увлечения были частью его жизни. Однако при этом в его душе и в его жизни постоянно присутствует Бог.
В декабре 1914 года князь Владимир поступил в императорский гусарский полк, а в феврале 1915 года он уже отправился на фронт, где участвовал в боях и опасных военных операциях. За храбрость он был награжден саблей и орденом Анны 4-й степени. Но и там юный князь не оставлял своих поэтических упражнений. Однако если до этого его стихи и поэмы были посвящены любви, воспоминаниям о путешествиях и встречах, то сейчас он все более и более акцентирует свое внимание на подвиге и страданиях:
Сестры милосердия, ангелы земные,

Добрые и кроткие, грустные немного,
Вы, бальзам пролившие на сердца больные,
Вы, подруги светлые, данные от Бога.
Вам — благословение, сестры душ усталых,
Розаны расцветшие, там, на поле битвы,
И в крестов сиянии, ярко-ярко алых,
Тихо принимавшие раненых молитвы.

И все ярче отражается в стихах устремленность юноши ко Христу, готовность к жертвенной христианской смерти ради спасения Отечества и во славу Божью.

Огради меня, Боже, от вражеской пули
И дай мне быть сильным душой...
В моем сердце порывы добра не заснули,
Я так молод еще, что хочу, не хочу ли —
Но всюду, во всем я с Тобой...
И спаси меня, Боже, от раны смертельной,
Как спас от житейского зла,
Чтобы шел я дорогой смиренной и дельной,
Чтоб пленялась душа красотой беспредельной
И творческой силой жила.
Но, коль Родины верным и преданным сыном
Паду я в жестоком бою —
Дай рабу Твоему умереть христианином,
И пускай, уже чуждый страстям и кручинам,
Прославит он волю Твою...
(Действующая Армия, сентябрь 1915 г.)

Находясь на фронте, князь Владимир перевел на французский язык пьесу своего дяди, Великого Князя Константина Константиновича (известного под псевдонимом К.Р.) «Царь Иудейский».
Всего юный Владимир Палей успел издать два сборника своих стихов – в 1916 и в 1918 годах. Он подготовил и третий, но не успел опубликовать. Вот один из многочисленных отзывов, данных на первый его сборник, поэта Федора Батюшкова: «Трудно предугадать дальнейшее развитие таланта, которому пока еще чужды многие устремления духа и глубины души, но задатки есть, как свежие почки на молодой неокрепшей еще ветке. Они могут развернуться и окутать зеленью окрепший ствол».

В 1917 году Владимир ведет дневник, сохранивший свидетельство тех страшных дней: «Неужели наши потомки увидят в событиях 1917 года одну лишь удручающую картину? Одну лишь кучку людей, вырывающих друг у друга право на катание на моторах, и то время, как страна голодает. а армия целуется с врагом. Неужели те, кто бескорыстно создал революцию, кто следовательно таил в душе блаженные и светлые идеалы, надеясь на возможность осуществления этих идеалов, неужели эти русские люди не чувствуют, сколько страшен и ужасен переживаемый Россией кризис? Творимое вырвалось из рук творителей… Всей России грозит позор и проклятие. Пора, пора опомниться, если мы не хотим дать миру плевать нам в лицо».

Когда революционными властями проводилась перепись членов дома Романовых, князю Владимиру Палею было предложено подписать отречение от отца в связи с тем, что он носил титул и фамилию матери. Соответственно, он мог избежать включения в этот список. Однако Владимир отказался. Весной 1918 года князь Владимир Палей, Великий князь Сергей Михайлович и три сына Великого Князя Константина Романова были высланы сначала в Вятку, потом в Екатеринбург и. наконец, в Алапаевск. Из Екатеринбурга князь Владимир уже находясь в узах написал: «… когда после Крестного хода раздалось все более и более громкое „Христос воскресе!“, я невольно вспоминал заутрени в Париже и в Царском, стало так тяжело, как будто ангел, отваливший камень от Гроба Господня, свалил его на меня».

Князь Владимир Палей был сброшен в шахту большевиками 18 июля 1918 года. Н. А. Соколов, расследовавший вскоре после взятия белыми Екатеринбурга убийство Царской Семьи и алапаевских мучеников, делает вывод, что «и екатеринбургское, и алапаевское убийства продукт одной воли одних лиц», к которым относились члены Уральского областного совета большевиков. Тело князя Палея было поднято из шахты 22 октября 1918 года, вывезено в Китай и в апреле 1920 года упокоено в склепе при храме Святого Серафима Саровского в Пекине. Этот храм был снесен по распоряжению советского посла в Пекине в 1957 году, уничтожено было также и православное кладбище г. Пекина, куда были перенесены останки алапаевских мучеников. Сейчас они находятся под спудом в забетонированном склепе в парке «Цинняньху».

Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ) канонизировала всех убитых под Алапаевском (кроме Ф. Ремеза) в лике мучеников. Русская Православная Церковь причислила к лику святых только двух из них — великую княгиню Елизавету Фёдоровну и инокиню Варвару (в лике преподобномучеников).

Вот некоторые стихи князя Владимира Павловича Палея:

Прости, Господь, что, сердцем странный,
Я ежедневно не молюсь.
Прости, что, скорбный и туманный,
Я с грезой бурной не борюсь.
Но не беспечному веселью
Я жизнь по каплям отдаю,
Задался я высокой целью:
Звезду наметил я свою.
Прости, Господь, что, сердцем чистый,
Склоняюсь редко я в мольбе —
Я все же выбрал путь тернистый,
И он ведет меня к Тебе.
Молитвы заменив стихами
И веря в Твой безбрежный свет,
Молюсь я высшими мечтами —
Прости, о Боже, я — поэт.
Крым. Май 1915 г.

Как на сердце вдруг стало тихо
Среди наскучившего дня...
Наверно кто-то помолился
Душою чистой за меня.

Наверно кто-то незнакомый,
Далёкий,старый и простой,
Мой образ вспомнил промелькнувший
Своею тихою мечтой.
1915 г.

Опять спустилась ночь... Под потолком, в углу,
Икона восстает перед усталым взором
И так же смотрит Лик с любовью и укором,
Как целый день смотрел на этой жизни мглу.

Но полон суеты, вражды, непостоянства,
Земные помыслы в душе своей храня,
Взглянул ли я наверх хоть раз в теченье дня?
О, христианство!
20 октября 1916 г.

Люблю лампады свет неясный
Пред темным ликом божества.
В нем словно шепот ежечасный
Твердит смиренные слова.

Как будто кто-то, невзирая
На то, чем жив и грешен я,
Всегда стоит у двери Рая
И молит Бога за меня.
21 ноября 1916 г.

Незримый хор

Мы славим Господа, витая
В тени лазурной райских кущ.
На всём рука Его святая,
Всевидящ Он и всемогущ.
Мы, отдаваясь славословью,
Твердим, бесплотные, одно,
Что беспредельною любовью
Начало Высшее полно;
Что власть Господня неподкупна,
Что всё на свете ей доступно:
Среди высот, среди глубин
Бог повсеместен и един!
Не знают злобного возмездья
Лица небесные черты,
Неисчислимые созвездья -
Его прекрасные мечты.
Он вне забвенья и зачатья,
Он вне начала и конца...
О, будем славить, славить, братья,
Благую царственность Творца!
(?)
Сумерки

Уже сгустилась полумгла,
Но в небе, над землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблеск алый;

Зовя к молитвенным мечтам
Того, кто сир и обездолен,
Кресты высоких колоколен
Еще сияют здесь и там,

Как будто солнца замедленье
На каждом куполе златом
Напомнить хочет нам о Том,
Кто обещал нам воскресенье...
(Февраль 1917 г.)

Я розы приносил тебе бывало,
Я розы приносил...
Мне помнится – они смеялись ало
В душистом ликованьи юных сил,
Но к вечеру незримыми руками
Был весь ковёр усыпан лепестками.
И постепенно умер целый сад
Перед тобой - и я всему был рад.

Вот я любовь принёс в тиши вечерней,
Вот я любовь принёс...
Но, скорбная, она уже из терний
И не умрёт прекрасной смертью роз;
Сплети же из неё венец кровавый
И на чело воздень мне для забавы...
Июнь, 1917

Господь во всём, Господь везде:
Не только в ласковой звезде,
Не только в сладостных цветах,
Не только в радостных мечтах,
Но и во мраке нищеты,
В слепом испуге суеты,
Во всём, что больно и темно,
Что на страданье нам дано…
Господь в рыданьи наших мук,
В безмолвной горечи разлук,
В безверных поисках умом —
Господь в проклятии самом.
Мы этой жизнию должны
Достичь неведомой страны,
Где алым следом от гвоздей
Христос коснётся ран людей…

И оттого так бренна плоть,
И оттого во всём — Господь.
(Август 1917)

Черные ризы... Тихое пенье...
Ласковый отблеск алых лампад...
Боже всесильный! Дай мне терпенья:
Борются в сердце небо и ад.

Шепот молитвы...Строгие лики...
Звонких кадильниц дым голубой..
Дай мне растаять, Боже великий,
Ладаном синим перед Тобой!

Выйду из храма - снова нарушу
Святость обетов, данных Тебе,-
Боже, очисти грешную душу,
Дай ей окрепнуть в вечной борьбе!

В цепких объятьях жизненных терний
Дай мне отвагу смелых речей.
Черные ризы…Сумрак вечерний…
Скорбные очи желтых свечей...
(1917)

Благий Господь! Я немощен и грешен,,
Звучит печаль в молениях моих...
В былые дни я песней был утешен,
Меня пленил беспечно-лёгкий стих,

Но мне теперь уже не шлёт забвенья
Мучительный огонь духовных сил.
В пенящемся напитке вдохновенья
Я горечи неведомой вкусил.

О, дай с порывом мне воспрянуть новым,
Дай в ближнем мне не видеть только ложь,
Дай мне любить и дай мне быть готовым,
Когда к Себе меня Ты призовёшь!
(1917)
Мы все таим в душе свой мир необычайный,
Где сказка и любовь сплетаются в одно,
Где счастье не дивит нас, словно гость случайный,
Тот мир, где быть царем невольнику дано.
Все то, что попрано насмешкою людской,
В тот мир перенесли мы грустною рукой.

Как светел этот край, заветный наш алмаз!
Как этот уголок хорош в своей печали!
В нем все правдивое, за что отвергли нас,
В нем все прекрасное, о чем мы умолчали...
И там, над жертвами людей, плывете вы,
О, грезы — облака душевной синевы!

Так, угнетенная, душа светлей и чище
Становится подчас лишь для самой себя,
И каждый человек — незримое кладбище
Того, с чем он пришел, надеясь и любя.
(Сентябрь 1916)

Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику… Душа полна страданья;
Далёких, милых, прожитых минут
Нахлынули воспоминанья…

Всё время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, — кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышущий…

За что? За что? Мысль рвётся из души.
Вся эта пытка нравственных страданий.
Тяжёлых ежечасных ожиданий
Убийств, грозящих каждый миг в тиши.

Мысль узника в мольбе уносит высоко…
То, что гнетет кругом, так мрачно и так низко…
Родные близкие так страшно далеко,
А недруги так жутко близко.
(Вятка 1918г)

(Использованы материалы книги Княгини Ольги Палей «Воспоминания».).